Милла Синиярви

Городская мозаика

1 Выпадение из календаря

Любя горы, я живу на равнине. На месте нашего микрорайона было болото, которое давно осушили и проложили асфальтовые дороги. Они ровные и скучные, как жизнь в средней Финляндии. Одно лишь напоминает мне горную страну. Это вершина холма, у подножия которого лежит «зерновая деревня», так по-фински называется город, Ювяскюля.

Сюда, к огромному песчанику, поросшему густым сосновым лесом, привозили на лодках овес и ячмень. Между склоном и берегом большого озера, по которому можно добраться до самого до Финского залива, находилась когда-то лошадиная ярмарка. Лошадей привозили крестьяне со всех концов Финляндии, отсюда их доставляли в Петербург. Сохранился старинный Питерский тракт, проселочная дорога, по которой до сих пор бегают лошадки! В годы Первой мировой на рыночной площади Ювяскюля стояли казаки. Из песка, вынимаемого целыми ведрами из недр холма, смекалистые мужики делали кирпичи и выкладывали огромные печи. Зерна на ярмарке много, а денег и тепла нет, вот и решили казаки выпекать хлеба. Русские кормили себя сами, да еще и жителей угощали.

На вершине сопки, особенно зимой, задувает особый ветер. Если по одну сторону холма устанавливается область низкого давления, а по другую – высокого, то создается течение воздуха от высокого к низкому через вершину горы. Поднимаясь на одной стороне, воздушные массы охлаждаются и выделяет влагу в виде крупных хлопьев снега.

Если теплый ветер, который и создает особый микроклимат в долине Тоуруйоки, хозяйничает несколько дней подряд, он съедает снежный покров за холмом. Жители называют ветер троллем, питающимся снегом. Этот ветер приходит в город почти всегда сразу после лютеранского Рождества, на Новый год.

В городе есть обычай: взбираться по широкой лестнице на вершину, откуда можно увидеть порт с белыми яхтами, музейными пароходами и современным мостом, украшенным синими огнями. Здесь установлена смотровая площадка с лифтом, который работает круглосуточно, на седьмом этаже есть круглая башня-ресторан, а на первом бесплатный музей природы средней Финляндии. Другую часть города позади холма не видно, так как ближе к дороге построено здание какой-то компании. Огромные мачтовые сосны также загораживают город за сопкой. Во время Зимней войны самые высокие деревья срубили, так как они служили ориентиром для бомбардировщиков, круживших над городом. Ювяскюля бомбили советские летчики. На сопке оставлена зенитка, защищавшая город.

В прошлом году мы с компанией студентов наблюдали интересное явление, после которого мое мнение о сопке сложилось окончательно. Это бесспорная доминанта нашего города!

Мы встречали Новый год на самой вершине. Резко и ясно вырисовывалась праздничная иллюминация улиц, раскинувшихся внизу. На темном ночном небе беспокойно вспыхивали отблески праздничных петард. Белизна снежных деревьев на склонах причудливо окрашивалась при каждом залпе. На той стороне города, где озеро, в морозном воздухе неподвижно стояло необычное облако. Мы сначала решили, что это дым от многочисленных салютов. Но вскоре мы убедились, что рядом с нами, на вершине, держалось настоящее облако, какое можно увидеть в горах. Наверное, оно образовалось в результате перепада давления или по какой-то одному ему известной причине. По крайней мере, оно застыло над городом, как белый флаг на черном небе. Надо сказать, сопка всегда была полна мистики, городские сказания связаны именно с этим местом. За несколько минут до встречи Нового года белое облако еще ближе приблизилось к нам. «Надо налить троллю, пусть поднимет бокал вместе с нами!» — шутили парни, открывая бутылки шампанского. Забегая вперед, раскрою секрет: облако, принявшее вид тролля, оказалось снегом, взметаемым ветром на гребне.

Внизу все было спокойно. Город оставался немноголюдным, редкие прохожие столпились на мосту, кто-то прогуливался по центральной улице. В паузах между новогодней пальбой звенела морозная тишина. Звуки как-то странно приглушались, когда подвыпившие жители кричали «Ура!», иногда все немело, как по мановению волшебной палочки. Тогда до нас доносились шаги прохожих по мерзлым тротуарам и обледеневшей набережной.

Я отошла в сторону, спряталась за огромную сосну и прислонилась к шершавой коре. Прислушалась к ночной тишине странной новогодней ночи. Когда отгремел очередной взрыв хлопушек, мне показалось, что я слышу далекий шум — шум леса, а может, прошлой жизни?

Дул пронзительный ветер, и я видела, как внизу деревья склонялись под тяжестью снега. Сверкающий иней одевал их сучья и ветви в серебристое новогоднее убранство.

Сосна, к которой прислонилась я, стояла с оголенными рыжими ветвями, иголки освободились от снега полностью.

В полночь мы разлили шампанское в бумажные стаканчики, стали кричать, звонить, слать смс-ки. На вершине стало очень холодно. Ветер задул сильнее, и все громче, ближе доносился шум старых сосен.

Порывы ветра были так ощутимы, что нас качало при движении вниз по лестнице. Еще днем, 31 декабря, она была украшена горящими свечами. Сейчас мы спускались в полной темноте. На широких каменных ступенях образовалась наледь. Деревья гнулись, роняя снег. Вдруг на небе обозначилось зарево. Наверное, это отблеск салюта. «Нет, это комета!» — уверяла какая-то девушка. Мы уже в самом низу, у подножия горы. Кто-то пошутил, что уже наступил рассвет.

Я еще долго бродила по городу в ожидании бледных, нежных красок, предвещающих ясный зимний день. Очень хотелось встретить восход солнца.

Чем дольше я гуляла, тем теплее становилось. Теплый порыв ветра, как ранней весной, приятно будоражил воображение. Наверное, я настолько пьяна, что уже встречаю весну, люблю весь мир и особенно этот город. Мне нескучно быть одной. Наоборот, хочется быть с ним наедине.

Иду по центральной улице, совсем опустевшей, выхожу в сквер. На земле картонные трубки от петард, бумажная посуда, бутылки, серпантин, обертки конфет. Поднимаю глаза к деревьям и вижу, как тяжелыми, влажными комьями падает снег с них. Сухое, горячее дыхание проносится через парк, выбрасывая меня на ту часть улицы, которая искусственно подогревается. На теплом тротуаре спят алкаши. Расстегиваю молнию на куртке, так становится жарко. Останавливаюсь, делаю глоток из горлышка бутылки, ставлю ее рядом со спящим – пусть опохмелится за мое здоровье! С грустью оглядываюсь на холм. Он кажется близким, как никогда. Его сосны исчерна-синими и фиолетовыми столбами, как фонарями, заставили лысую поверхность театральной сцены.

Тени от подсветки, установленной у стволов деревьев на аллее, кажутся голубыми, нарисованными умелой рукой декоратора. Небо уже синее, цвета электрик. Закрываю глаза, смотрю сквозь прищур, небо еще больше синеет.

Как жалко, что кончилась необычная ночь. За ней последует обычный день. Впрочем, 1 января всегда выпадает из календаря. Надо срочно достать бутылку шотландского виски и опять прийти на сопку встречать Новый год.

2 Лестница

Когда чувствуешь настоящее счастье, не хочется препарировать это чувство. Когда говорят «весна похожа на рай», это звучит ужасной фальшью. Что такое для него весна? Появление синиц на голых еще ветках и синих теней на белом еще снегу. А вообще выражение «весна в душе» очень верное, несмотря на свою банальность. Николай чувствует себя сегодня двадцатилетним. Что такое двадцать лет? На самом деле это очень много, в этом возрасте уже становишься мужчиной. Николай был им когда-то…

Все началось с того, что он поскользнулся и упал. За ночь подморозило, а Николай спешил по своему маршруту. Дворники не успели посыпать гравий на дороге, вот он и поскользнулся. Да нет, Николай не расстроился, ему ведь всего двадцать! До свадьбы заживет. Николаю нужно было подняться по лестнице на холм, чтобы там отдышаться и сотворить молитву.

15:45

Почему он находится дома, в своей каморке? У него то же самое ощущение наполненности от весны, что было и утром. Николай смакует, пытаясь удержать мгновение восторга, перед глазами сильное солнце. В ушах звучит звонкая трель, “иииит-тет-тет”. О, как любит он эту птаху, которая начинает задолго до восхода солнца, а заканчивает вечером сухим шорохом, похожим на звук осыпающихся камешков. Который час? Он не слышит пение птицы, не может определить время.

Если бы сейчас раздался крик — громкое “фюить-тик-тик” – Николай бы понял, что живет в настоящем. Только что он был на улице, со своим городом, обошел любимые магазины и собрался подняться на вершину. Он приобрел сегодня два кольца и одно пасхальное яйцо. Вечером занятно рассматривать «улов» в лучах закатного солнца. Почему же он здесь, в тесном и темном помещении? Почему рукава рубашки загнуты – кто прикасался к нему? Свитер лежит рядом. Откуда беспокойство в душе, растущая тревога? Сегодня пятница, завтра магазины и лавки закрыты. В выходные в городе тихо и хорошо. Он любит гулять по центральной улице, делая променад почти в одиночестве. Однажды он сидел на скамейке у собора, вдруг сзади кто-то положил руку на плечо. Грубо положил. Николай сначала схватил свой мешок, потом бросился бежать. Полицейский его догнал: «Почему бежишь, что натворил?» Николай не знает языка, он так стушевался, что детина-полицейский, видимо, из крестьян, отпустил его, не заставив открыть мешок. Как он его любит, этого простого человека. Перекрестился, поблагодарил бога.

16:30

Как же это возможно — молодой человек, каким ощущает себя Николай, — вдруг начинает думать, что теряет почву под ногами? Разве двадцатилетнему свойственно сомнение? Ведь уже давно Николай не думал ни о чем, не задумывался о будущем. Вот и сейчас — он всего лишь удивляется. Смотрит на себя со стороны, наблюдает. Быть наблюдателем он научился. Это особое удовольствие — не принимая участия, не говоря ни слова — присутствовать всегда, быть рядом. Николай научился высматривать птиц и людей, рассветы и закаты. Что утром он успел увидеть? Горихвостку, ее тонкий клюв, большие выпуклые глаза и слегка закругленные крылья, высокие тонкие ножки, хвост небольшой, окрашенный в ржавые тона и очень подвижный. Почему-то очень хочется сбросить брюки, расстегнуть рубашку. Откуда этот чудовищный жар?

17:10

Озноб, переходящий в дрожь. Странно, отчего саднит кожу? Неужели от ушиба? Николай дотягивается до свитера, пытается натянуть на себя, ужасная слабость. Светит яркое солнце, уже закат.

17:15

Николай зафиксировал новое ощущение: грудь теснит, как будто то, что внутри, стремится выйти наружу, сердце выпрыгивает.

17:30

Маша, русская соседка, работает сиделкой в больнице. Почему Маша здесь?

— Николай Иванович, прикажете позвать священника?

Николай не отвечает. Он думает о горихвостке. Вот бы поймать птицу и посадить в клетку! Маша хлопочет рядом. Он видит белый передник, белую косынку. Наверное, Маша решила прибраться у него? Вдруг до Николая дошел смысл вопроса: зачем священник? Уже время? Он умрет в свои двадцать? Николай не чувствует ужаса, а по-прежнему удивляется самому себе: вот ведь выкинул фокус, кренделя выписывает старик! Так о себе он думает со стороны, когда выступает в качестве наблюдателя. Но изнутри он знает, сколько ему лет, сколько у него сил. Жить он может и хочет, жизнь заладилась, все больше вещей появляется в его сокровищнице. И быть одному ему все больше и больше нравится. Про смерть Маша пошутила, она же баловница!

18:15

Слабость… Но ничего, это ведь и раньше было. Недомогание. Пусть даже настроение изменилось, это в порядке вещей. Двадцатилетние тоже задумываются о том, что…
Мальчиком он много плакал. Вот и сейчас потянуло.

18:45

Маше надо сказать. Она все исполнит, хорошая девушка. Сейчас он уже знает, что обозначилась грань между жизнью и смертью. Чаши весов отчетливо видны. Левая и правая, одна перевешивает другую. А ведь чертик рядом, вот он игриво шепчет: «Не бойся, не страшно. Будешь потом всем рассказывать!»

Они с сиделкой вдвоем, в комнате сумерки. Николай говорит Маше, что если все кончится плохо, то ей надо выполнить одно поручение, воля умирающего священна.

— Маша…

— Что?

— Ничего…

Она вышла, а Николай продолжал говорить: «Если все кончится плохо, надо выполнить одно поручение, воля умирающего священна».

19:30

Маша приносит чай, пахнущий чем-то. Мятой? Медом?

— Это горячий сок из красной смородины. Выпейте!

Николаю надо сходить в баню. Он просит принести водки. Маша вернулась с бутылкой, подала граненый стакан с непахнущей прозрачной жидкостью. Николай пригубил. Огонь во всем теле и душе. Это не от водки. Отчего же?

Больше не будет субботы. И ничего не будет. Надо побриться. Маша принесла зеркальце и бритву. Белое полотенце она держала прямо перед ним.

— Николай Иванович, покушайте!

Есть совсем не хочется несмотря на то, что еда рядом, в тарелке вкусный горячий куриный бульон. Пахнет.

У Николая нет сил одеться так, как он хотел бы: в белую рубашку, приготовленные брюки и носки.

Маша поменяла постельное белье, взбила подушку. Голова лежит высоко на белоснежной наволочке.

— Давайте я вас укрою получше, — у Маши заботливый голос, легкие руки. — Вы должны выпить весь сок, который я принесла.

— Я выпью, не беспокойся. Спокойной ночи! — отвечает он зная, что пить не будет.

23:00

Проснувшись, Николай стал звать Машу. Он понимает, что его не слышат. Наверное, Маша спит в коридоре или еще где-то. Но вдруг он услышал шаги: Маша! Когда она взяла его за руку, он понял, что говорить нечего. Он забыл что-то очень важное. Николай улыбался. На самом деле ему было очень страшно.

— Маша, нельзя ли оставить лампу горящей?

00:02

Николай закричал. На этот раз его зов прозвучал громко и требовательно. Когда Маша появилась, он стал говорить:

— Срочно нотариуса. Все, что у меня есть в комнате, я завещаю городу.

05:15

Он еще не в полном сознании. Когда Маша спросила, как он себя чувствует, Николай улыбнулся и не ответил, но кивнул головой. Он лежал с закрытыми глазами.

— Николай Иванович, нотариус приедет днем, за ним послали.

Он улыбнулся так же, как несколько минут назад. Потом уснул.

На улице выпал снег. Началась внезапная метель, и нотариус задерживался.

16:45

Душа покинула его, как вор, бесшумно и для всех незаметно. Маша уходила днем по делам. В одной лавке купила канарейку в клетке, чтобы порадовать Николая Ивановича, но не успела. В ее отсутствие был нотариус, который заверил завещание русского эмигранта. Оно потрясло жителей. Руссов завещал все свое имущество городу Ювяскюля в знак благодарности за то, что здесь ему было предоставлено убежище после того, как он бежал из большевистской России. В октябре 1961 года муниципалитет ознакомился с завещанием и списком ценных вещей и бумаг, найденных в квартире покойного. В феврале следующего года было принято решение в отношении собственности господина Руссова. Оказалось, что ценность имущества была довольно значительной. В берестяных коробах хранились царские деньги, банковские акции и другие ценные бумаги, а также золотые и серебряные изделия, драгоценные камни на сумму почти девять миллионов финских марок (по старому курсу). Горожане только диву давались – откуда у русского старика, ходившего почти в лохмотьях, так много богатства! Были выдвинуты версии, что Руссов привез состояние с собой, когда бежал из России. По другим слухам, Руссов скупал драгоценные изделия у русских эмигрантов, а также в антикварных магазинах. В его коллекции было много финских золотых и серебряных украшений 30 – 40-х годов. По решению муниципалитета города Ювяскюля икона в серебряном окладе с бриллиантами, обнаруженная в квартире покойного, перешла во владение православного прихода. Часть средств была израсходована на похороны и установление памятника господину Руссову, которому присвоили звание почетного жителя. Ценные вещи, имеющие историко-культурное значение, переданы в фонд музея средней Финляндии. Из 561 наименований находится 203 предмета из серебра и золота дореволюционных российских проб. В числе прочих драгоценностей выделяются 69 штук пасхальных яиц, часть которых были выполнены на фабрике Фаберже.

Сиделка Маша на правах соседки и доброй знакомой покойного присутствовала при составлении описи ценностей. Она хлопотала по организации похорон и распределению среди нуждающегося населения оставшихся бытовых вещей, которые не представляли интереса для муниципалитета. Маша нашла дневник с записями, сделанными рукой Николая Ивановича. На одной странице бисерным почерком выведен заголовок «Предсказание». Маша прочитала, но не стала рассказывать посторонним, чтобы не возбудить праздного интереса к чудачествам покойного.

… Что я видел все эти годы? Видел, как из деревни он превращается в город. Я был свидетелем его роста и сказочного перевоплощения каждое утро, каждую весну. Нигде нет таких мощных каменных ступеней, проложенных от подножия к вершине высокого холма, доминанты нашего города. Лестница из природного камня с широкими площадками и внушительными перилами, в которых замурованы целые валуны, носит имя архитектора Неро, что означает по-фински «гений». В старину из подобных глыб строили церкви. Сейчас я могу сказать: «Этот город нельзя сравнить ни с Петербургом или Москвой, ни с самим Римом». «Москва — третий Рим, четвертому не бывать!» — ошибся, однако, царь Иван.

Город мне не изменит. Я каждый день поднимаюсь по лестнице гения, так как мне нужно попасть в другую часть, находящуюся за холмом. Конечно, я мог бы обойти его, сэкономив силы. Но такой поступок недостоин великого города. Я помню пророчество Миины, которую прозвали «мачтовой сосной» за высокий рост и несгибаемость характера. Миина каждый день ходила вместе со мной через холм. Я догадывался, что у нее нет ни работы, ни жилья. Она ходила из дома в дом, ночуя из милости. Миина научила меня плести короба из бересты. Как настоящий коробейник, она носила за плечами товар: иглы, нитки, альманахи и листики счастья. С таинственным видом мачтовая сосна раздавала засушенные листы березы утверждая, что они принесут счастье, если их съесть в полнолуние. У Миины был еще один фирменный товар: диковинный хлеб из лебеды и коры деревьев. Этот хлеб насыщал самого голодного по утверждению блаженной, так как он выпечен с особой любовью. Хозяйки, правда, отказывались от товара, так как альманахи были изданы еще во времена Княжества Финляндского, а хлеб из лебеды дурно пах. Миина же считала, что дни и месяцы ежегодно повторяются, нет надобности печатать новые издания. А хлеб из лебеды если и обладает кисловатым вкусом, так ведь в кислице и счастье! Миина предсказала: «На вершине нашего холма будет возведен огромный дом, который прославит город». Мальчишки бежали за блаженной, бросая в нее старые березовые веники с облетевшей листвой, крича: «Вот тебе счастье!» А когда Миину угораздило выйти замуж и взять фамилию одного пропойцы Нисунена, дети потешались иначе. Они догоняли уже пожилую женщину и вежливо здоровались: «Добрый день, госпожа Нисунен!» Растроганная Миина доставала из короба леденец, протягивала ребятам с вопросом: «Откуда же вы меня знаете, добрые дети?» Добрые дети хватали леденец и кричали: «Кто же не знает убогую мачтовую сосну?» Она приходила в ярость, вытаскивала из котомки собачью кость, швыряла в мальчишек и орала: «Собакам собачья смерть!»

Но я верил в пророчество блаженной: иначе зачем возведена лестница-великан? По словам Миины, дом будет из стекла, с огромными окнами – от пола до потолка, с башнями и горящими факелами. Оттуда, из окон, можно будет любоваться озером, в котором опять будут плавать форель и ряпушка, как это было сто лет назад. В помещениях чудо-здания будут заседать очень умные люди, которые сделают так, что в мире прекратятся войны…

3 Русская Ювяскюля

Заметки о финской истории

ВОЛЬНОЕ ИЗЛОЖЕНИЕ ОДНОГО СЕРЬЕЗНОГО ИССЛЕДОВАНИЯ
(КНИГИ O.J.Brummer, Jyväskylän kaaupungin historia, 1916),
НАПИСАННОЕ ЖИТЕЛЕМ ГОРОДА ЮВЯСКЮЛЯ В 2003 ГОДУ

«Опять вопрос национальности!» — скажете Вы, усталый читатель. И будете правы: «финский Петербург», «русская Америка», «израильская Палестина или палестинский Израиль» и т.д. Сколько можно мусолить тонкие этнические материи? Но тем не менее…

В начале 40 годов 19 века Ювяскюля была более интернациональной, чем сейчас. Русский царь Николай подписал указ в Санкт-Петербурге 22 марта 1837 года об основании финляндского города.

В 1910 году историк Бруммер получил задание от властей города написать, как Ювяскюля строилась и развивалась. Бруммер работал на основе архивных записей, местных газет и воспоминаний современников.

«Город заложен, а жителей нет, как в древнем Риме», — рассказывает историк. Но скоро дошли слухи аж до самой России, что на берегу большого озера в глубинке Великого Княжества предоставляются коммерческие льготы для купцов-предпринимателей и прекрасные возможности занять государственные посты для зарождающейся буржуазии.

Из больших городов ( включая Петербург ) и небольших местечек съезжались будущие жители. Среди них разные имена — шведские, итальянские, немецкие, русские и, конечно, финские, в основном крестьян и ремесленников из близлежащих деревень.

Город развивался быстро. Уже в 60 годы было множество магазинов: от зерновых до лавочек колониальных товаров, от путиловского ( того самого Путилова, который нам известен по питерскому заводу ) скобяных изделий до магазина модной одежды Ольги Дунаефф.

К началу 90 годов Ювяскюля превратилась в провинциальный городок с булыжными мостовыми, с магазинами, с гостиницей и ресторациями. В отдельных кабинетах последних можно было отведать устрицы, икру осетровую, яблоки, привезенные из Германии, арбузы из Астрахани, свежие сардины с Балтики, русские соленые огурчики и местную экзотику ( для туристов, конечно ) — икру ряпушки из Виитасааре.

Кабинетные деликатесы позволяли себе богатые приезжающие и некоторые горожане, а народ, как во всей дореволюционной России, притеснялся. В 60 годы по статистике смертность незаконорожденных детей служанок была на первом месте, а 40 процентов от числа всех пациентов страдало венерическими заболеваниями. Бедняки лечились травами, дегтем, водкой, смолой, солью, золой и т.д. Только в 1889 была основана первая государственная больница в Ювяскюля.

В городском саду тем не менее звучали иностранная музыка и речь с акцентом, и даже не одним. Бродячие музыканты играли польку, мазурку, а позже и военные марши. Раздавались и казачьи песни на брегах Ювясярви. В конце 50 годов позапрошлого столетия в городе стояли казаки с Дона, потешая жителей почти цирковыми трюками, которые они проделывали на лошадях.

Точильщики ножей и купцы-коробейники ( их прозывали рюссами, не думая тогда о тонких материях ) завлекали покупателей "рекламой" на разных языках: карельском и финском, северном русском с оканьем и южном с аканьем.

До 1869 года должность блюстителя закона выполняли фискалы и городские служащие, напоминающие российских городовых. Из-за большого количества трактиров и любителей выпить наблюдались ночные беспорядки. Городская управа принимала различные меры — вплоть до создания дружин из мещан, достигших 18 лет, для ночных патрулей — но потом были учреждены должности настоящих полицейских.

Проницательный читатель может совершенно справедливо обвинить нас в национальной предвзятости. Но факты говорят сами за себя! В данной заметке хотим рассказать о русскоязычных купцах, сделавших немало для Ювяскюля во второй половине 19 века.

Свободный от русофобства историк Бруммер рассказывает о Петре Смирнове. Этот купец родился в Сортавала, занимался торговым делом в Приозерске, откуда в 1838 году прибыл в Ювяскюля. Здесь он поначалу развернулся настолько широко, что выбился чуть ли не в первые люди города. Смирнов прославился среди местных жителей разносторонностью интересов и желанием помочь ближнему. Купец отличался не только своими деловыми качествами и благотворительностью, но и необычным образом жизни. Он был непьющим и организовал в городе Общество трезвости.

Его имя можно найти в списке самых влиятельных граждан, занимавших ответственные должности. Смирнов заведовал городской казной, что и принесло несчастье щедрому выходцу из Карелии. Бесславно закончил он свою яркую жизнь в долговой тюрьме любимого города, то есть Ювяскюля.

Династия Дунаевых, по нашему мнению, заслуживает особого внимания и еще ждет исследований благодарных земляков. Вот что рассказывает Бруммер об этом роде.

«Dunajeff» — так писалась в середине и конце 19 века эта русская фамилия. К сожалению, потомки поменяли ее на финские имена и фамилии в соответствии с ростом своего идентитета и исторических катаклизмов. А тогда, в 1849 году, когда рожденный в Петрозаводске Федор Дунаев ( Fredrik Dunajeff ) прибыл из Петербурга в Ювяскюля, все было по-другому. Личные деловые качества, предпринимательство и успех диктовали условия.

С сигарой во рту и неразборчивой речью — опять этот акцент! —, бородатый и темноволосый, он производил впечатление уверенного и основательного купца. С братом Трифаном они начали торговать с раннего возраста, отличались трудолюбием и сметкой. Трифан Дунаев прибыл в Ювяскюля сразу после основания города, но его дела пошли не так успешно, как у брата. Последний оставил своим детям неплохую репутацию, хотя и обанкротился в 1865 году. Дунаев-старший владел кирпичным заводом, пароходами и магазинами. Он входил в городское правление, к его мнению прислушивались «отцы» города.

Интересно сложились судьбы четверых детей, которым были даны русские имена: Михаил, Владимир, Ольга, Алексей. Но на территории Великого Княжества Финляндия, конечно, они звучали как Mikko, Wladimir, Olga, Aleksis. Все добились общественного успеха, хотя и не всегда с должным признанием.

Не оправдал надежд горожан и, видимо, родителей, Михаил, получивший прекрасное образование. В 1865 году он был студентом Императорского Александровского университета, в возрасте 23 лет балотировался и был избран на должность главы города, то есть бургомистра Ювяскюля. Но, отличаясь рассеянностью и медлительностью, вызванными заболеванием, был отправлен в отставку.

Владимир был назначен общественным обвинителем в Миккели. Алексей ( сменил имя на Aleksis Virtamo ), обладая мятежным характером, освоил несколько профессий — от предпринимателя до писателя — и побывал несколько раз в Америке.

Особого нашего внимания заслуживает дочь купца, Ольга. Она унаследовала отцовскую сметку, открыла свой магазин модной одежды и стала первой женщиной-предпринимателем в Ювяскюля! Энергичная и образованная, Ольга писала в женской рубрике ювяскюльской газеты. Дружила с легендой финской культуры Минной Кант и вышла замуж за писателя Роберта Кильяндера. К сожалению, бизнес не оправдал себя, и Ольга оставила после смерти огромные долги. Кильяндер покорно выплачивал их из своего скромного жалованья почтового служащего и редких гонораров от издателя ГуммеРУСА.

Что? Опять «руса», спросите Вы и ошибетесь на этот раз! Проведя тщательные исследования, мы убедились, что последний, по прозвищу «муттер», будучи крупным издателем нашего города, не имел известного идентитета, хотя…

Современники рассказывали, как «муттер» все время падал со стула, особенно если приходилось выплачивать гонорар многочисленной писательской братии. Вот сидели они все в ресторации, на открытой террасе, с видом на набережную. Кильяндер прочитал свою пьесу, Гуммерус как закричит: 800! ( то есть марок ), а потом как упадет со стула на дощатый пол. А когда встал, говорит: 600, чтоб дураком не быть. Как у Пушкина, у которого все дети, как известно, падали.

Да простит нас русский читатель за вольности изложения серьезных аспектов истории нашего города. Ведь мы хотели оживить его и заодно еще выше поднять наш общий, чтобы лучше сказать по-русски «ин-ден-тин-тент». История, по нашему мнению, интересна с точки зрения современника, а лучше всего — простого обывателя. А штампы, навешанные на финские Афины, итак тяжелы со своей шведо-финно-угорской прелюдией.

Ведь для нас, воспитанных на русской классике, до сих пор актуален вопрос гоголевского мужика: а докатится ли колесо до Москвы? Ась?

© Милла Синиярви, 2008

Опубликовано 05.02.2009 в рубрике Взрослым раздела Litera
Просмотры: 2109

Июльская тень Ювяскюля…