Сколько стоит призрак
или рожденным в Ленинграде

– Итак, что мы имеем на сегодня? – засучив рукава, осведомился Коля.

– Шведскую карту 1698 года, вот она, – Ваня открывает закладку в браузере и демонстрирует брату скан старинного чертежа какой-то местности.

Братья пишут реферат «Как построить и впарить шедевр архитектуры». Они в курсе, что не один шедевр в Питере уже построен и впарен, зачем изобретать велосипед? Самым релевантным шедевром оказалась новая здоровенная биржа и при ней жилой комплекс под названием «Финансист» на Ваське. Правда, эта нью-биржа, как медвежий зад на Теремок в одноименной сказке, села на биржу Тома де Томона, двести лет венчавшую лучшую панораму Северной Пальмиры.

В «Финансисте» для новых уважаемых людей продаются хаты с панорамными окнами, из которых видно почти что все престижные виды Петербурга. Разве не круто?

– Есть сведения, что Маннергейм назвал Стрелку Васильевского острова восьмым чудом света и поэтому шведский маршал просил своего приятеля Гитлера не бомбить уникальный ансамбль, полюбившийся Карлу Густаву еще в царские времена, – уверяет начитанный Ваня.

– Что же тогда ростральные колонны так пострадали, а крыша Кунсткамеры сгорела от бомбы? Плохо просил твой Маннергейм своего бесноватого корефана, зато фюрер теперь потирает руки на том свете, новые русские сами почти доделали то, что ему не удалось – резюмировал Колян. – Ладно, давай разбираться с картой. – Да-с, территория действительно заболоченная, местами заросшая куцым лесом, судя по рисунку. На берегу речки, как водится, хуторки. Единственное сухое место – возвышенность на самом мыске. Похоже, здесь издревле стояли какие-нибудь острожки или там навороченные шведские укрепления, ведь враг шел с воды, – Колян погружается в оцепенение, думает.

– Товарищ командир, разрешите обратиться! – орет Ванька, чтобы разбудить брата. – Срочное донесение: сводка из архива города Стокгольма.

– Да ну? Валяй!

– Гиппинг на проводе. По его сведениям Васькин остров завсегда был Лосиным, Хирви-саари. Западная часть представляла огромное болото с лесом, весьма ценным – даже мачтовыми соснами – помимо этого в лесу водилось много… нет, не обезьян, а всякой дичи. Восточный берег, собственно Стрелка, был изрядно населен и обработан трудолюбивыми землепашцами, там даже дороги были проложены!

– Я и сам вижу: у устья реки – блин, название непонятно написано, – находилась финская деревня, от которой к взморью вели две проселочные дороги. У взморья этого был большой двор, типа фермы или хутора, название стремное – Рюненя. Видать, финские рыбаки обосновались здесь задолго до шведов, – Коля увеличивает на карте то место, где написано по-шведски «Runeno», а по-фински сделана приписка «Rynen;».

– Не-а, не угадал, командир. Не рыбаки, а лоцманы, профи, проводящие суда и лодки по фарватерам в местах, представляющих опасность. Древнейшая профессия!

– Древнейшая, говоришь? Ну да, ведь тут проходил путь из варяг в греки, сколько скандинавов прошло по Неве на юг! Да… вот тут написано: «фарватер для больших судов» - а рядом мели обозначены. Так может, там и маяк был?

– Нет, здесь жили лоцманы, а на планах последующих лет этот дом ошибочно стал называться охотничьим домиком и маяком. Черт их разберет!

– По крайней мере на шведской карте ясно обозначено, что до прихода русских здесь имелись обжитые места. У финнов были хутора, дороги, а поскольку финны считались подданными Швеции, то здесь все работало, как в Финляндии до 1917 года. Генералы-шведы владели землей, финские крестьяне арендовали и обрабатывали, их называли «торпари».

– Если точнее, здесь, на Стрелке, располагалось поместье генерала шведских войск Якова Делагарди, он тут культурно проводил досуг, охотился, отдыхал, пока Меншиков не появился.

– Вот именно, этот самый Меншиков устроил тут феодальщину, сначала соорудил деревянный двухэтажный дворец, потом разбил сад регулярной планировки, все типа по-европейски, как полагается. Дворецкому, которого называл на шведский манер «маршалкой», тоже построил хоромы.

– Да, еще до взятия нашими Выборга, в 1710 году, здесь уже был кусочек Европы: ветряные лесопилки в голландском стиле. Началось строительство каменного дома для князя, церкви, потянулись кривые улочки с лачугами княжеского «люда». Заметь, весь остров являлся частным владением Меншикова! Интересно, что его крепостные и чухонцы, считавшие себя свободными по-прежнему, жили раздельно. Финская деревня на острове стояла особняком. Конечно, молочницы носили молоко, торговали фирменным чухонским маслом, рыбаки – в основном мойву и икру из нее – тоже чисто финское лакомство. Лебедей финны не стреляли по своим религиозным убеждениям, они же были язычниками.

– Меня вот больше эта длинная дорога, идущая из середины сада Меншикова до взморья, интересует. Эта просека – старейшая магистраль Питера, сейчас Большой проспект! Получается, Меншиков заложил с помощью этой линии первую планировку города. Просека из его сада стала отправным пунктом, вокруг которого создавалась вся схема Петербурга, в том числе линии Васильевского острова.

Коля с Ваней еще долго обсуждали первоначальную застройку острова, они засиделись за компьютером и не заметили, как бледно-зеленое небо покрылось облаками, потом подул ветер, погода резко изменилась, и розоватый закат слабым румянцем разлился на фасадах домов с замысловатыми башенками, шпилями, разрисованными под камень или кирпич стенами старинных домов.

– Он появляется иногда. Это зов, женский голос, который как будто плачет, а иногда смеется, повторяя «Иван, Николай, Алексей, Татьяна» и еще много имен. Звук похож на колокольный перезвон, – в детстве мальчики слушали, как бабушка рассказывала всякие чудные истории.

Бабушка пережила блокаду, войну, много всяких бед, но осталась в душе совсем ребенком. Она свято любила свой город и старалась увлечь Ваню с Колей, придумывая всякие легенды. Бабушка уже умерла, но братья помнят «страшилки» о том, что некоторые места в Петербурге не простые, а заговоренные. Ну вот хотя бы этот голос-плач, который бабушка «слышала своими ушами», когда она прогуливалась по мосту через Мойку. Наверное, это был какой-то особенный мост, потому что с него видны необыкновенные закаты.

В бабушкином городе есть поющие мосты, зачарованные пруды, колдовские площади и башни, и, конечно, пугающие своей тоскливой мистикой мрачные питерские дворы. Везде раздается этот женский голос-плач по Ивану, Николаю, Алексею и Татьяне. Мимо, как фарш из мясорубки, ползет бесконечная автомобильная пробка, мимо мельтешит человеческая масса, с каждым шагом ускоряющая обороты производства и потребления. Все они на пути к своей цели преодолевают пространство и время, не замечая аномалии из другой жизни. На бабушкиной станции под названием «Ленинград» останавливаются очень редкие пассажиры.

– Он никогда не умрет, наш Ленинград. Его хранят ангелы, которые пережили три революции! Не слышно ангелов в сутолоке, громе и суете, но они всегда прилетают в минуту покоя. Не зря ведь говорят: «Стало тихо, ангел пролетел!»

– А кто это женским голосом плачет? – не понимает Ваня.

– Ангелы-хранители ваших душ переговариваются, называют вас по именам, как бы перекличку делают, иногда окликают, спрашивают, предостерегают.

Ваня с Колей уже выросли и не верят в бабушкины сказки. Мальчики стали энергичными молодыми людьми без лишних комплексов, желающими заработать много денег, чтобы купить, например, квартиру с видом из панорамных окон прямо на исторические ансамбли, и чтоб с Невой. Вот только в жилом комплексе «Финансист», где новая биржа на Васильевском — не хочется. Какой-то голос неустанно шепчет, не дает забыть, что они родились в настоящем Санкт-Петербурге. А однажды даже приснился сон обоим сразу: кто-то звал «Иван, Николай, Алексей, Татьяна»… Странно, что они одновременно услышали эти слова, правда?

Опубликовано 11.09.2010 в рубрике Город мой… раздела Петербург
Просмотры: 2732