Документ и предчувствие родственной души

Она родилась в шведской Лапландии в местечке Föllinge, что в провинции Jämtland, 1 ноября (скорпион, как и я!) в день Всех Святых в 1813 году. Милла стала первенцем в саамской семье, главой которой был Клеменс, сын Андерса (родился в 1784), а лицом подчиненным, как положено, жена Анна, дочь Ларса (год рождения 1781). В семье были еще дочки Маргет, родившаяся в 1814 году и Лиза, 1816 года рождения. Атмосфера в лапландской юрте была тягостной: отец пьянствовал. Милле исполнилось всего пять лет, когда Клеменс умер от травм, полученных в драке. Место отчима занял новый избранник матери, на семь лет ее моложе, вдовец Торкел Йонссон (родился в 1788). От этого брака появилась в 1825 году дочь, которую назвали Сара Брита.

В возрасте шести лет Миллу отдали в чужие руки, первоначально на шесть месяцев, в качестве пастушки, а потом и на более долгое время работницей на ферме в деревне Nässjö хозяину по фамилии Рамселл. Для предотвращения побега теплую одежду прятали, и девочка ходила босая, в одной рубашонке. Через какое-то время ребенок попал на пару лет в соседскую деревню, тоже на ферму, где хозяином был офицер Йохан Грендаль, жена которого занялась воспитанием девочки. Впереди, казалось, ждала сытая и безопасная жизнь, но неожиданно сначала Йохан, а потом и его жена, умерли. В те времена свирепствовали инфекционные болезни, уносившие целые деревни. Милла была обречена на нищенское, как и раньше, существование, когда не было ни гроша в кармане и ни маковки во рту. Она кормилась тем, что пасла скот, а зимой бродяжничала, попрошайничая.

В тринадцать лет Милла наконец воссоединилась со своей матерью, которая стала настаивать на том, чтобы девушка, как полагается в лютеранских семьях, прошла обряд конфирмации. Будучи четырнадцатилетним подростком, в 1827 году, Милла впервые преклонила колени у алтаря в церкви. Следующие пять лет она провела в доме бездетного дяди, который сулил наследство. Но семья оказалась не самой благополучной, супруги пили и в конце концов разорились. Милла опять стала вести кочевой образ жизни, занимаясь оленеводством и проводя все свое время в одиночестве, в обществе зверья и природы. Во время холодов она согревалась, засыпая рядом с животными. Дух тундры ей покровительствовал. Ночами девушка пряла для крестьян, а питалась тем, что варили кашу, заваривая ее на молоке, добавляя порошок из оленьих рогов в болтанку. Чувство одиночества, муки совести, что живет не так, как все, боязнь наказания духов, страх смерти, — все это терзало неокрепшую душу. Милла пыталась быть такой, как другие крестьяне, училась грамоте самостоятельно. Читала сначала по слогам добытую в одном доме книгу Петра Йонссона, рассказывающую о чудесах веры в Христа. Это была не первая книга в жизни девушки. Уже давно Милла прятала Катехизис, который она хорошо знала. Раз в год саамка приезжала в церковь к причастию. Мать с мужем засылали к молодой и красивой Милле свах, но девушка отказалась от женихов. Предвидя коварные планы родственников, время от времени она скрывалась в тундре.

В то время среди саамов в Лапландии распространилось религиозное движение, известное как движение возрождения, в центре которого был одаренный евангелист, пастор Пэр Брандель (Pehr Brandell, 1781-1841). В 1834 году Ларс Андерс, к мнению которого Милла прислушивалась, рекомендует девушке уехать из родной деревни и отправиться в провинцию Nora. Милла решается на это, несмотря на то, что потеряет право наследования. Девушке предстоял долгий и трудный путь на оленях. Через пару лет скитаний испытания не прекращались: в дороге девушка заболевала, высокая температура и забытье, голод и вечный, казалось бы, снег были единственными ее спутниками, помимо животных. Опять Миллу стали мучить угрызения совести и страх смерти. Однажды она встретила деревенских парней и девушек, спешивших на танцы. Милла предоставила молодым людям свои упряжки, но деревенские жестоко обманули «блаженную», оставив ее одну в ледяной пустыне во время полярной ночи. Это было Рождество, в малонаселенных районах люди появлялись только в случае крайней нужды, если нужно было прикупить продуктов или навестить могилки предков. Так случайно один молодой человек нашел Миллу в снегу, почти бездыханную, отвез к себе домой. Милла поправилась и опять отправилась в свой путь несмотря на уговоры молодого хозяина остаться у него.

Путешествие продолжалось, и наконец она прибыла в местечко Sollefteå, где пастор Юхан Берглунд (1795–1884) занимался миссионерской работой. По совету Берглунда Милла опять стала пасти коз, и ее состояние улучшилось. Неожиданно для Миллы пастор опубликовал очерк ее жизни в местной газете.

Религиозный пафос статьи был налицо. Берглунд хотел произвести впечатление на читателей и распространять среди саамов христианское движение. Так Милла, дочь Клементия, стала знаменитой.

Несмотря на свалившуюся «звездность», Милла продолжала путь. Еще раз мать и ее муж появились в жизни девушки, пытаясь наставить ее на путь истинный, спрятав ее одежку, как делали другие недоброжелатели в детстве Миллы. Родители отвезли ее в Härnösand и следили, не выпуская никуда, поместив под домашний арест. Что, впрочем, не оказалось препятствием для движения вперед. Сам губернатор провинции Вестерботтен барон Морнер Хамупс Morner Hampus поинтересовался судьбой саамской знаменитости и, узнав всю историю из первых уст, выдал деньги на покупку обуви, так Милле удалось ускользнуть незамеченной из-под родительской опеки. Девушка прибыла в Säbrå, откуда продолжила путь в Nora.

В конце концов долгое путешествие закончилось. Милла была вознаграждена, так как получила возможность встретиться с пастором Пэром Бранделем, чтобы открыть свое сердце и услышать слова утешения. Брандель освободил девушку от того тяжелого психического заболевания, томления духа, которым страдала девушка. Только посредством живой веры в Бога можно вылечиться, как сказал Лестадиус (Laestadius). «Я помню Миллу, явившуюся мне в образе Марии, как она страдала, и буду помнить всегда, пока живу, мы встретимся с ней в другом мире», — писал проповедник.

Прожила Милла по крайней мере до конца 1868 года, последние записи о ней в церкви датируются декабрем этого года, когда Милла, вместе с мужем, была на причастии в провинции Frostviken. Последние свидетельства, уже устные, говорят о передвижении ее семейства в Норвегию.

Это документальные сведения о лапландской женщине, а вот вымышленный портрет Плехи, так я назвала ту самую страждущую саамку, родившуюся 1 ноября. Для меня встреча с реально жившим персонажем — настоящее чудо. Еще одно совпадение — рассказ я опубликовала на Прозе 1 ноября, факт зафиксирован на сайте: http://www.proza.ru/2004/11/01-02

В качестве титульной иллюстрации картинка, изображающая саамов. Европейский народ, блондины с голубыми глазами! А домик, избушка на Курьих ножках, восходит к глубокой древности. Под этим произведением интересная полемика о том, как использовались у разных народов эти самые «домики смерти» или лесные домовины.

Впервые опубликовано на сайте «Проза.ру»

Фото отсюда: Teppo V

***

Оползень

Пот ел трещины на губах, щекотал спину. Синие сопки с белыми шапками сквозь полярное солнце ненавистны. Вода в узком заливе зеленая, недоступная, ею не напьешься. С апреля прокладывали дорогу. Снег сошел, но земля оставалась ледяной. Зачем это солнце появилось? Из-за него приходится работать день и ночь, колоть скалы, сбрасывать камни в ущелья, расчищать проход для немцев.

От недосыпания рождаются фантастические картины. Кажется, что находишься в пустыне. Взбесившийся песок забивает глаза, уши, глотку. Надо идти на восток, там вода.
Усталость не покидает, она становится вечным спутником. Как хочется лечь и не слышать никого в ночной тьме прохлады! Ноги набухают, ноют…

Воспоминание о боли и голод выводят из полусна. Константин открывает глаза и видит барак. Наспех сколоченное сооружение из полусгнивших досок уродливо торчит на очищенной площадке у склона. Внизу глубокое ущелье, напротив два узких и длинных потока. Это водопады тающих ледников. Один, как фата невесты, прозрачен и воздушен, строгой вертикалью спускается с горы. Другой пузырится, выпячивается горбом карлика-тролля, доказывающего и свое право существовать рядом с красавицей. Если бы не война, подумал Костя, он бы облазил всю эту сказочную страну, заглянул бы на лодке в каждый фьорд, зашел бы в белую церквушку, проведал бы прекрасную Сольвейг, хозяйку рыбацкой лачуги.

Жаркий июль внезапно закончился проливными дождями. Работы были остановлены, немцы боялись оползней. Военнопленных и гражданских загнали в бараки. Дождь лил третьи сутки, бурые потоки неслись по склонам, увлекая за собой мелкие камни, щебень и комья земли.

Посреди ночи Костя проснулся от какого-то скрипа, перерастающего в подозрительный скрежет. Так хотелось спать, тяжелые глаза не слушались, не было сил подняться, чтобы посмотреть, что происходит. Вдруг он почувствовал, что его качает, как на воде. Чей-то крик разбудил окончательно. Пленные бросались к дверям, давя друг друга. Крыша барака дрожала, сотрясаясь от каких-то толчков. Сквозь щели сыпалась земля. Выдавив дверь, пленные выскакивали на волю, попадая в водоворот бурлящего потока из грязи, камней, досок. Лавина сметала все. Костя видел, как огромная серая глыба шла на него. Это был оползень.

Люди расползались, никто не кричал, а, может быть, Костя был оглушен. Он помнит, как его закружило, не было сил сопротивляться наступавшей воде, как потерял сознание. Очнулся в темноте, его продолжало качать из стороны в сторону. Приподнявшись, откинул наброшенное на него что-то теплое, увидел мелькающую равнину, а прямо перед собой спину.

…Кия жила с отцом в чуме. Мать с братом и сестренками погибли от лихорадки два года назад. Норвегия опустела с началом войны, жители поселков ушли в Швецию, больницы закрылись. Они с отцом остались караулить оленей. Летом Кия подолгу бывала одна, отец приносил рыбу и уходил снова на пастбища.

Однажды Кия забралась по своей тропе на вершину сопки, чтобы запастись мхом для растопки. Сверху она видела страшные разрушения после оползня на противоположном склоне, слышала автоматные очереди и догадалась, что немцы расстреливают пленных. Ночью она пробралась в ущелье чтобы помочь уцелевшим. Кроме грязи, обломков скалы сразу ничего и не увидела.

Вдруг раздался стон внизу, у родника. Там лежал человек на животе. Он был жив, но не отвечал, не открывал глаза. Кия сняла анарак из оленьей кожи, связала рукава узлом и потащила раненого в укрытие. Потом отправилась за нартами и собаками. Лайки были умные, молчали, Кия отблагодарила их, отдав лучшие куски оленины.

Так пленный оказался в чуме лапландки. Девушка отпаивала его брусничным чаем с ягодами можжевельника. Однажды он открыл глаза и сказал: "Плохо", Кия обрадовалась и стала гладить его по влажному лбу. Она немного говорила по-русски, ведь родственники жили по всей территории Севера, Кия часто бывала в Петсамо. Сейчас она пыталась что-то расспросить, но мужчина не понимал, уставал от напряжения и засыпал.

Прошло несколько недель. Раненый медленно поправлялся. Отец задерживался в тундре из-за дождей. Кия узнала, что спасенного зовут Костя, он уже год в плену. Он молодой и красивый. Однажды саамка подала ему черный кусок сушеного мяса и ласково произнесла: "Съест молодой сердце оленя, будет любить Кию". Костю подташнивало, кружилась голова от слабости, он не мог осилить жесткого мяса. Пожевав вяло, выплюнул. Кия расплакалась и убежала к собакам. Ночью пленный видел, как она достала шаманский круг, плавно и тихо ударяя в него ладонью, ворожила.

Вечером пришел отец, русский с волнением прислушивался к беседе. Пожилой мужчина смотрел на него, сверля колючим взглядом. Кия просила, прижимая руки к груди. Костя понял, что отец его не оставит в чуме. И действительно, когда хозяин вышел, Кия с плачем сказала, что Косте надо уходить в Швецию, оттуда он может попасть к своим. У них оставаться нельзя, потому что кончились дожди, и немцы опять ездят на велосипедах по дорогам, ищут сбежавших. Надо уходить сейчас, пока не грянули морозы.

Девушка достала старые кожаные чулки брата, заботливо надела их на Костю. Дала теплую рубаху, пояс из мягкой оленины, нож, длинный и острый. Потом попросила пойти с ней попрощаться на гору. Солнце садилось, они шли по тропе Кии. Девушка вела, иногда срывала ярко-красную бруснику, оборачивалась, смеясь, протягивала ему.

С горы был такой вид, что дух захватывало. Разноцветные коврики лишайника, мраморные панцири валунов, лиловые россыпи поздних цветов и огромные просторы вокруг. Дышалось легко и свободно, как в мирное время. Уставший, Костя рухнул на сухой мох, задумался. Грустно расставаться со своей спасительницей, увидятся ли еще? Кия тоже посмотрела на него долгим взглядом, отвернулась и запела. Гортанные звуки раздавались из глубины ее существа, казалось, она поет сердцем. Протяжная заунывная мелодия замерла над тундрой.

Кия называла себя «Плеха» — потому что это было первое слово, которое она услышала от Кости. Она пела о том, что есть море синее, олень белый, который умчит Плеху с чужаком на остров золот, на острове есть камень золот. И поднимется золот камень, и выйдут из-под камня духи гор, воды и воздуха. И подарят они Плехе с чужаком одну обувь, один пояс, шапку с четырьмя ветрами. И выйдет из моря стар-матер человек и спросит у духов: на что дары даруете? И ответ держать будут духи перед старцем: надобно кузницу золотую сооружать, и надобно, чтобы сливались и слипались медь и железо во единое место, так бы сливались Плеха с рабом божьим Константином в судьбу единую, навек…

Костя любовался застывшим профилем загадочного лица, от которого веяло дикой природой и магией северных заговоров. Женщина поднялась и стала ходить вокруг него, потом закружилась. Она была, как ветер, неудержимый, ласковый и буйный, горячий и податливый. Когда она затихла на руках мужчины, слезы упрямого желания жить выступили на глазах пленного. Он понял, что дойдет, что хватит сил.

Отец их уже ждал. Костя оделся как саам, потрепал на прощание жесткую шерсть собак, посмотрел на стоящую у входа Кию. Ни один мускул не дрогнул на ее лице.

Через несколько часов они были уже у широкой каменистой реки. Переправились на лодке на берег Швеции. Серебристый лосось махнул хвостом на прощанье, нырнув в пенистые воды порога. До свиданья, Лапи! Прощай, Кия…

До провозглашения мира русский жил у саамов. В посольство России его доставили по его же требованию. Заходя в чугунные ворота, оглянулся в последний раз на своих друзей в скоморошьих шапках. Они радостно замахали руками: до встречи!

Потом был Ленинград, допросы и семь лет лагерей. Срок мотал на Кольском полуострове. Однажды увидел женщину с широкими скулами, узким разрезом глаз и трубкой во рту. Что-то гортанно напевая, она мчалась на собачьей упряжке. Сердце зэка дрогнуло, он успел окликнуть:«Плеха!» Женщина пьяно засмеялась, обнажив беззубый рот. Охранники, из местных, заорали: «Раскатал губу: эта плеха* весь лагерь нам заразила!»

* Плеха – распутная женщина, «шалава» по-северному