Просмотры: 1977
Комментарии: 1

Сергей Эсте

Америка мельком. 5. Детройт

Фотографии увеличиваются по клику мышкой

Детройт начался с телефонных звонков почти сразу после прибытия в Чикаго. Место встречи оговаривалось, уточнялось и переносилось, а потом отменялось и снова назначалось. Состав расширялся и сужался, пока всё не превратилось в конкретный день и час после почти двухнедельного обживания земли, где ходят вниз головой.

И вот — три часа пути по 69-ой дороге, а потом по 94-ой.

Остановка раз — Гринфилд Вилидж. Подъезжая порадовались, что едем туда, а не обратно — на встречной полосе мгновенно образовалась пробка на ремонтном сужении дороги. Две-три мили шоссе в две полосы минуты за две забились машинами с джентльменскими 79-ти при разрешённых 70-ти милях в час.

А нам налево. Вернее, направо, по кругу, по мчащимся навстречу указателям и номерам дорог, по подсказке тётки из электронной коробочки, со сверкой по атласу дорог. Всё, парковка справа за кирпичным забором. А слева -тоже красивая тёмно-красного кирпича стена вдоль места, куда покупается билет, действительный ровно год, но только на одноразовое посещение. Всё это место: и до забора, и внутри, и на несколько миль в окружности, и ещё вдаль — Форд. Тот самый, который американский автомобиль. Впрочем похоже, что весь Детройт — это Форд, но об этом позже.

А сейчас — вход через турникеты и … По железной дороге мчится с огромной скоростью четырёх или даже пяти миль в час — паровоз, настоящий! Гудит гудок, запах подзабытой паровозной гари, улыбающиеся пассажиры в вагонах, звяканье станционного колокола. А по Мэйн стрит и прочим стритам: двуколки с пассажирами; дамы и джентльмены в костюмах конца девятнадцатого века; двое молодых: он на велосипеде с огромным передним колесом, а она на современном всего-то начала двадцатого века. Фордовские автомобили, блестящие и элегантные, очевидно только что сошедшие с конвейера в тысяча девятьсот четвёртом или тысяча девятьсот восьмом (в датах путаюсь), развозят желающих за скромную плату в современных долларах.

Ну а нам — пешочком на ферму с курочками и овцами; будочкой для известной цели с дыркой в сидении, закрытой деревянной крышечкой; запахом навоза, сена, живности; горящей печкой в доме; садящимися за стол к обыкновенной еде крестьянами. Потом и мы вкусили такую, по рецепту тысяча восемьсот пятидесятого года. Хозяйка дома попутно предложила отдохнуть в комнатах наверху, естественно, раздельных для мужчин и женщин, с хорошими кроватями, на троих, и со льготной сменой воды в ванне после каждого пятого. И почему мы не приняли такого лестного предложения? Ведь за четыре с лишним часа по дорожкам, фирмам, домам Эдисона, братьев Райт и так далее намотались до высунутых по-собачьи языков.

Пришлось ещё и потрудиться — напечатать оттиск на ручном прессе, покрутить ручки машин. Хорошо ещё, что догадались не разворачивать паровоз с вагоном в депо. Перспектива пыхтения при напоре на перекладину многотонного поворотного круга не вдохновила. И стеклянную посуду не выдували. Мастера выходили на ланч, а без них не знаешь, куда дуть.

А над всем этим — огромный знак Форда. Именно здесь, в Гринфилд Вилидж, с указанием названий корпусов — обдумывают и воплощают благословенную мечту многих в современном мире — автомобиль!

В блаженно-усталом состоянии после посещения такого запоминающегося места мы и рванули по той же 94-ой к остановке два — центр Детройта.

Тут и получилась накладка. Меня предупреждали, что не хотели бы переселяться в Детройт с обескураживающе дешёвыми домами, на которые не сыскать претендентов. Но слишком заманчива перспектива — как же не доехать до центра столицы Форда? А то, что это его город, убеждаешься не только по количеству упоминаний в рекламе вдоль шоссе, по надписям на зданиях, по множеству центров и стоянок с рядами сияющих красавцев. Видно, происходит нечто не предусмотренное и странное в столице автомобильной империи, да и не очень ожидавшееся в самой Америке.

Вы спрашиваете про экспертов и цифры? Ссылку на доклады и симпозиумы? Нет, этого нет. Что, впрочем, совершенно не обязательно. Поговаривают, будто во времена великих битв между колоссами в мировых бойнях, совершенно не обязательно было нелегально пробираться с поддельными документами на тщательно охраняемые секретные объекты. Достаточно было обосноваться где-то в сторонке, чтобы посмотреть, например, что ввозят в загороженные от мира здания и какие вывозят отходы. А уж мудрые аналитики абсолютно точно скажут, что там производят и сколько.

А тут даже не надо куда-то пробираться и быть мудрым аналитиком. Достаточно было, проезжая по городу, увидеть не подметенные улицы, покорёженные заборы, блоки домов с выбитыми стёклами и заколоченными проёмами окон, пустые тротуары с иногда встречающимися кучками странных людей и не менее трёх полицейских вместе, как выходить из машины и делать фото совершенно расхотелось. Росло желание быстрее рвануть по этим пустым и жутковатым кварталам, мимо относительно ухоженной территории в половину мили, вдоль реки, за которой аккуратно и зримо манит уже Канада.

Вам надо в Канаду? В чём дело? Поворот направо.

А мы налево, теперь не в объезд, а прямиком к выезду, поскорее из центра-монстра в чистенькие пригороды. Так что, я вас обманул, остановка два оказалась не остановкой, а лишь периодическим поёживанием от пролетающего пейзажа за окном.

Наконец-то. Снова мелькают корпуса, наполненные тем, из чего потом получается поток американских автомобилей, может быть, самых популярных в мире из них. Нет, я не автомобилист, путешествую только сидя рядом с водителем или на заднем сидении, поэтому могу ошибаться в мнении об автомобиле, что меня совершенно не смущает, ведь человеку свойственно совершать ошибки беспрерывно. Даже самые успешные и знающие, даже если никогда не ошибаются, живут в иллюзиях о мире вокруг, и о своём месте в этом мире тоже.

Впрочем, совершенно не собираюсь отвлекаться на философию, ведь мы въехали в конечный пункт нашего краткого маршрута — Деаборн, пригород Детройта, остановка три.

Внешне городок ничем не отличается от множества других, разбросанных вдоль дорог, зачастую переходящих из одного в другой незаметно. Хотя, именно эта одинаковость иллюзорна. Отличия начинаешь замечать не сразу, к тому же, глаз ещё не привык к Америке. Однако, вот мелькнула вывеска арабской вязью, прошли женщины в специфической одежде. А когда зашли в магазин со сладостями… Теперь, наконец осознал, что значит, как мне говорили, быть самым арабским городом Америки. Нет, американский английский не исчез, но он сильно разбавлен речью, звуки которой мне совершенно не привычны. В зависимости от смены собеседника, или, может быть, от темы разговора, снова этот резковатый выговор, отличающий американцев от других англо-говорящих. Даже не по одежде (в американских городах увидишь людей в разных национальных, религиозных и прочих комбинациях платков, накидок, блуз и так далее), тем более, не по цвету кожи или по форме носа, губ, дородности фигуры, но ощущаешь, вдруг, всеми известными и парочкой неизвестных органов чувств, что находишься в общности другой культуры. Потом тебе подсказывают, а что-то понимаешь сам — совсем не однородной, очевидно даже и по языку отличающейся от места когда-то проживания. Но эти отличия здешних людей между собой, и очевидно от Востока, говорят ещё яснее и ярче, что арабская культура огромна и значима.

Не буду повторять всем известное про арабские цифры, кофе, сладости, сказки. Но задумался — что же поразило более всего? И остановился, потому что выразить свои ощущения не получается чётким рядом слов. В конце концов, как увиделось мне, одна культура отличается от другой не только внешним набором из языка, одежды, музыки, традиций и множества ещё огромного и крохотного, что окружает нас всю жизнь, но чем-то ещё, может быть самым главным, что сидит внутри нас, и проявляется внешне в языке, культуре и так далее.

Сразу вспомнил известное у Льва Толстого про Наташу Ростову, мол, откуда в этой француженке, вдруг, именно этот русский шаг в танце, взмах платочком?

Сидим на террасе небольшого ресторанчика, ничего не происходит вокруг, даже разговоров особых нет, но именно здесь вдруг проникает осознание, что мир вокруг другой, не европейской цивилизации. И это совсем не то, что хуже или лучше, и совсем не означает, что вот этот взгляд, или жест, или движение человека, тебе не понятны, и совершенно не такие, как у тебя самого. Даже больше, как-то странно осознавать, не знаю чем, что чем больше видишь отличий, тем яснее становится — мать когда-то была одна. И это происходит совсем не потому, что вычитал где-то, или тебе внушали что-то подобное либо совсем обратное. Вдруг начинаешь понимать. Понимать то, о чём не думал, чего не слышал раньше, но что, оказывается, сидит внутри тебя, и ты это знаешь.

Это — как внутренний голос, интуиция, не допускающая в последний миг дотронуться до чего-либо, или сказать не то, либо ещё что-то, имени чему легион.

Речь завораживает. Музыка очаровывает. Ритм танца начинает проникать внутрь, и уже ловишь себя — пальцы выбивают такт на крышке стола, на сидении стула, на коленях. А взмах платка внешне неуклюжего невысокого немолодого мужчины, ведущего цепочку сосредоточенных высоких и низеньких, с атлетической фигурой и с животиками танцоров, и присоединившихся к ним молодых женщин, этот взмах платка, как некий раскрытый шифр — я араб. Ноги делают очень простые движения, лёгкий ритмичный изгиб тела под ритм барабанов и бесконечную красивую песню, в которой музыка слов сливается со звуком каких-то восточных инструментов, воспроизведённых ультрасовременным электронным подобием фоно. Музыканты усердны. Певец захвачен ритмом и звуком собственного голоса. Танцоры, постепенно заполняющие предназначенную для танца площадку, горят изнутри огнём жизни. Устоять трудно. И вот собственные руки и ноги начинают некий ритм, которого не ожидал от себя никогда.

Этот ритм ещё продолжается потом, когда в два ночи вдруг доходит, что ехать ещё три часа; и выйдя из ресторана с элегантными официантами, с женщинами от европейско-американской одежды до почти полной закутанности, с запахами непривычной кухни, с внимательными секьюрити — ещё на несколько минут берёмся за руки в ритме танца перед тем, как рассесться по машинам, и вперёд, до теперь уже конечного пункта, остановки четыре — дом. Ибо, куда бы не ехал, возвращаешься всё равно домой, и это здорово. А тот, у кого с этим некоторые сложности, всё равно возвращается в одно и тоже — к себе самому. Все наши движения и поиски ведут именно туда, что для нас важнее всего остального. Самое поганое в мире — не быть собой. По крайней мере, мне так кажется. Такова моя сегодняшняя иллюзия.

А до этой остановки четыре — ещё несколько промежуточных, где надо поменяться водителям, ведь с глазами происходит нечто не совсем подходящее для скорости 80 миль в час по изгибающемуся шоссе. А ещё — по вполне понятным причинам. А ещё — просто глотнуть свежего ночного воздуха и вида красивого месяца. Но всё-таки пропускаешь несколько миль, не удаётся всегда успешно раздирать глаза, даже любимый Блок и песня водителя не помогают. Но это не более трёх или четырёх миль в два приёма. Так что можно записать себе в плюс — Детройт за четыре остановки и 23 часа бодрствования состоялся.

Дверь в дом открыта. Фонарики на газоне ещё светят дневным запасом тепла. Коты взмахнули хвостами и с надеждой кинулись к пустым мискам. Теперь — в постель и до утра, то бишь, до того мига, когда проснёмся, чтобы денёк расслабиться, а потом…

21 июля Форт Вэйн

© Сергей Эсте,  2011

Опубликовано 20.07.2011 в рубрике Города и страны раздела Мир вокруг
Просмотры: 1977

Впервые опубликовано на сайте Проза.ру

Фотографии Lena Statsenko, Chess Hazlett

Америка мельком. Первые 4 главы

Авторизуйтесь, пожалуйста, чтобы добавлять комментарии

Комментарии: 1

Пользователь bagmet
#1  21.07.2011, 09:05:39
Комментарий
С большим интересом проситал великолепно написанные путевые заметки.
Узнал много нового. У Вас получилось настоящее художественное произведение.
Спасибо! С уважением Александр Багмет

⇡ Наверх   Америка мельком. 5. Детройт

Страница обновлена 06.02.2015


Разработка и сопровождение: jenWeb.info   Раздвижные меню, всплывающие окна: DynamicDrive.com   Слайд-галереи: javascript библиотека Floatbox