Геннадий Вексин

Иноккентий

Рассказ

Иннокентий, не раскрывая глаз, пробормотал свою молитву: «Новый день — новые радости, люди все хорошие, даже плохие и вовсе дурные. Всех прощаю, всех люблю. Коричневых и красных, голубых и розовых. Аминь». Шевельнул пальцами ног в шерстяных носках, вытянул ступни, потянулся и раскрыл глаза. Стал выбираться с шелестом из-под склеенного скотчем полиэтиленового укрытия. Утро славное выдалось. Зелень. Синь. Веселые отблески на водных неровностях широкой реки. Воздух теплый. Сухость. Разноцветные фигуры местных жителей неторопливо передвигаются по аллеям прибрежного парка, красивые женщины толкают коляски с красно-желтыми младенцами. Одни сидят под солнцем на новеньких скамейках, излучая слабое свечение. Другие сдерживают своих порывистых собак, светящихся оранжевым и желтым.

Губы Иннокентия растянулись в приветливой улыбке. Голубые глаза вобрали приятные цвета, а руки стали совершать привычные движения. Стянули через голову пеструю куртку с огромным капюшоном, синий свитерок с неравными по длине рукавами, зеленую майку. Натянули стираную в речной воде футболку стойкого темно-синего цвета, расправили газетный лист, а на нем — серый пиджак в голубую полоску со значком «Ударник коммунистического труда» и разноцветными пуговками на потертых рукавах, свернули и воткнули в красно-синий клетчатый пакет кусок полиэтилена, достали бритвенный станок и кусочек бледно-желтого мыла, соорудили костерок из собранных накануне сухих веточек и палочек, положили хорошую картофелину в зеленую кружку, щепотку черного чая — в алюминиевую.

Позавтракал. Прибрал спальное место на пригорке. Пригладил ладонью замятую траву. Упаковался. И перебрался поближе к обрывистому берегу, поросшему густой травой, огромными лопухами и зонтичными растениями. Неторопливо подошел к стволу усыхающей с верхних ветвей березы, пожалел больное дерево и сел рядом, скрестив ноги, расслабив плечи и прижав локти к неприхотливому животу. Изменчиво-постоянная поверхность водного потока притягивала и удерживала Иннокентия, неизменно, с нарастающей силой. Обычно, он долго пребывал в этой позе, непривычной для глаз расслабленного горожанина, предпочитающего мягкую опору под спинно-ягодичную костно-мышечную систему. Верхняя часть тела Иннокентия слегка покачивалась, двигались длинные пальцы, шевелились губы. Иногда он замирал. Лицо вспыхивало от изумления или удивления, от понимания чего-то неуловимого и важного. Изредка на просветленное лицо ложилась тень. И тогда, наверное, безостановочное движение тяжелых вод в сторону города с гранитными набережными напоминало ему о неприветливых людях, с черно-коричневым внутриутробным свечением.

Прохожие ухмылялись, улыбались, с любопытством поглядывали на него. По извилистой тропинке, вдоль края речного обрыва, прошла пара молодых людей. Высокие. Красивые. Фиолетовые. От бедер, вверх по гибким позвоночникам, струились алые краски, вытесняя фиолетовую густоту. Они не терлись друг о друга, не касались бедрами, плечами или пальцами загорелых рук. Два красных языка пламени колыхались у них над головами, пожирая не родившиеся слова. «Свечи радости телесной», — подумал Иннокентий.

Чуть поодаль, в тени от строящегося храма, десятилетний мальчик Вадик склонил кучерявую голову к лицу младшего Виталика. Приобняв его за плечи, что-то наговаривал, одновременно разворачивая малого в сторону смешного старика. Другой десятилетний мальчик, Артем, смеялся в голос, согнувшись и держась за живот. Маленький Виталик придурковато улыбался, стараясь вникнуть в словесную формулу юмора и проникнуться настроением старших, дружбой с которыми очень гордился. «Я дружу с крутыми пацанами», — говорил Виталик сверстникам. Вадик настойчиво подталкивал нерешительного Виталика в спину. И тот побежал по присыпанной крупным песком дорожке. Подбежал к Иннокентию, остановился и, вскинув вверх голову, крикнул громко и раздельно:

— Шиза в гандоне, пидираст.

Резко развернулся и рванул обратно с вытянутой вперед головой, широко распахнутыми глазенками и согнутыми в локтях руками. Поравнялся с пенсионеркой и тонконогой собачонкой в розовой попонке, неловко прыгнул, подцепил кроссовкой длинный поводок. Упал. Пенсионерка ой-кнула. Собака завертелась вокруг обидчика, морща игрушечный нос. После нескольких выпадов хватанула джинсовую штанину мелкими зубами. Виталик взвизгнул и замолотил ногами.

— Развели собак. Дитям не пройти, — строго сказала женщина с малиновыми губами, обходившая с опаской любую собаку.

— И загадили все. Не сесть, не встать, — отозвалась ее подруга.

Вадик, тем временем, изображал непричастность к происходящему. Присев на корточки, он дергал и разбрасывал сочную траву, стараясь спрятать выражение счастья на лице. Его приятель прыгал рядом по-обезьяньи, не скрывая радости от увиденного представления.

Иннокентий сначала почувствовал, а затем увидел свечение садистского возбуждения, исходившего от десятилетнего тела Вадика. Не отрывая взгляда от мальчишки, Иннокентий поднялся. Покачивая головой, взмахнул руками, пробормотал что-то непонятное. Сделал шаг в сторону Вадика, погрозил указательным пальцем, сжал пальцы в кулак, потряс им и отвернулся. Снова сел, обхватив голову сильными пальцами.

Опять этот пакостник. Всякий раз, когда Иннокентий видел свечение этого нехорошего мальчишки, прекрасная расцвеченная жизнь взрывалась белыми вспышками, потом все становилось черно-серым. Начинала болеть голова.

По истечении какого-то времени, когда трава, листья, небо и вода обрели свои естественные цвета, сквозь утихающую боль в надбровье пробились холодные капельки вопроса:

«Что делать? Что делать? Что делать?»

— А что мне делать? — вслух отозвался Иннокентий. — Могу ли я его судить? И виноват ли он? Блохи, вши, вирусы, клещи подкожные, слепни. Кровососы не виноваты, что появились на свет. Клопы и гадюки. Собаки кошаков грызут. Коты — птенцов. Римский воин, японский самурай, степной кочевник. Галлы и монголы. Опричники. Разве кто-нибудь виновен? Такими рождаются. Они убивают и выживают, их убивают. Никто не виноват. Сливающиеся галактики и черные дыры. Космические пространства. Андромеда. Млечный путь. Мы — ничто. Тайна. Мгновение. Хлопок. Вспышка. Политика, бизнес, конкуренция. Предательство, разорение, обогащение. Схватить и не выпускать. Удовольствие. Война без крови. Кровь без войны. Жизнь, борьба, соревнование. Конкурсанты, болельщики, жертвы. Арбитр. Место под солнцем.

Иннокентий замолчал и посмотрел по сторонам. Кругом были люди. Они загорали лежа, сидя, стоя. В одиночку, парами и компаниями. Тела светились разноцветом.

«Странные бывают занятия: загорать или пить пиво, — подумал Иннокентий. — Человек говорит, что пьет пиво, то есть занят делом, совершает действие. Приятное действие. Или говорят: „Иду загорать“. То есть совершать действие по приему телом ультрафиолета. Впрочем, загорелые тела не всегда красивы, а красивые тела не всегда загорелы».

Иннокентий разделся до пояса, темной ладонью потер красно-коричневую шею, прикрыл глаза. Услышал и прислушался:

— … а за мусоропроводом возня какая-то и всхлипы. Матушка, царица небесная, как я перепугалась. А все ж дверь приоткрыла и заглядываю. Представляешь, смотрю, а этот Вадик затягивает петлю на шее мальчишки маленького и начинает душить. Я с начала не поняла, что это он делает такое. А потом как закричу: «Ты, что творишь, мерзавец?! Отпусти сейчас же мальчонку». Так после, мамаша его подходит ко мне с претензиями, что, мол, я сынишку ее оскорбляю. Говорит, заведите своих детей, а потом воспитывайте. И в игры детские не лезьте. Как тебе? Игры. В палача из Варшавы. Ну, ты, понимаешь? Родила урода аморального не весть от кого. Попомни мое слово. Этот Вадик еще устроит всем ночь перед Рождеством или утопленницу.

— Да. Повезло тебе, подруга, с соседом. Уж, точно, мал клоп, да вонюч. Мне про этого гаденыша кучерявого председательша наша рассказывала, Раиса. Она ж собачница. Гуляет, как-то, она по бережку с псиной нервной своей. Ну, чтоб подальше от других собак. Видит: Вадик этот тащит по пляжу пакеты здоровущие. После устроился среди валунов каменных, достает из пакетов стеклянные бутылки. Пивные, из-под шампанского, винные. Начинает бить стекло, а осколки разбрасывает и песком присыпает. Минирует как бы, шахид поганый. Она замечание ему сделала. Так он обозвал ее дурой лупоглазой и старой лесбиянкой. Представляешь? Председательша вечером идет к твоей соседке. А та говорит, что сын ее — мальчик воспитанный и культурный. Музыкой занимается и бальными танцами. И на гадости разные не способен. И зовет, значит, сыночка. Тот выходит из комнаты своей, паинька паинькой. Поздоровался, улыбается приветливо. Ну, просто мальчик из рекламы, пионер первомайский. И говорит Раисе: «Вы, уважаемая, обознались. Не делал я ничего такого. Обознались, обознались, со всякой старой женщиной может такое случиться. Чтоб я сделал такое! Ни за что». И руку к груди прижимает. А мамаша его говорит: «Вот, видите. Мой сын врать не станет. А если у вас зрение плохое, носите очки». И ушла Раиса вся оплеванная, хоть и председательша.

— Террорист и киллер.

— Как пить дать: сволочью родился — сволочью помрет. Генетика — наука точная. Медицинский факт. Об этом в программе БиБиСи смотрела. Интересно, слов нет.

— Ты, все про астрологию и экстрасенсов смотришь. В церковь бы лучше сходила.

— А толку-то. Помолиться я и под деревом могу или на балконе. Только кому молиться? Я теперь уж и не знаю. Куда церковь ваша смотрит, когда в мире такое творится! А попы, знай, храмы строят. Детский сад, больницу лучше бы построили или поле футбольное. Вон ребятня весь газон истоптала… . За грехи наказание. А кто грешников создал? По образу и подобию. То-то, милая. Кто создал — тот и в ответе… .

Голова у Иннокентия снова начала болеть. Сделалось страшно. Он с силой зажмурился и стал постанывать. Женщины переглянулись и замолчали.

А Иннокентий поднялся с земли, постоял на полусогнутых ногах, с приоткрытым ртом и втянутой шеей, и побежал прочь от Вадика и боли.

До позднего вечера просидел в кустах малины, за старым мостом, у самой воды. Успокоился. И вернулся к оставленным вещам, которые никто не тронул. Хотелось есть, пить, спать. Хотелось спрятаться в своем полиэтиленовом шалаше. Под укрытием Иннокентий лежал с открытыми глазами, напряженно вслушиваясь в ночные разговоры, смех и крики гуляющей молодежи. Долго засыпал. Снился повзрослевший Вадик и его двенадцать жертв. Замученные, аккуратно расчлененные тела детей, подростков и взрослых, лишенные жизненного свечения.

Утром, когда первые работницы потянулись к метро, а уставшие мальчики томно прощались со счастливыми девочками, Иннокентий уже стоял на перекрестке. Долго стоял. Иногда заговаривал с прохожими, которых становилось все больше.

— Доброе утро, хороший человек, — просто говорил Иннокентий. — Хороший от Вас свет идет.

— Доброе утро, хороший человек, — ответил ему шутник с портфелем, — хороший от Вас дух идет.

Иннокентий обрадовался доброму слову. «У всякого свои способности, — подумал он, — Я вижу свет, он чует дух».

Вадика он узнал издалека по коричнево-зеленой размытости очертаний тела, несущего в себе разрушительный красный заряд. Вадик бегал кругами по бульвару, размахивая воображаемой саблей. Один, но с диким криком, распугивая голубей и настораживая умных ворон. Иннокентий весь напрягся, но не сдвинулся с места. Потом пошел украдкой в сторону беснующегося Вадика, прикрыв глаза ладонью левой руки, а правую отставив назад и в сторону, как крыло покалеченной чайки. Когда цветное тело с воплем пробегало мимо, Иннокентий взмахнул рукой. Рука пронеслась над головой мальчишки. Мальчишка ловко отскочил и испугался. Тело Иннокентия крутанулось по законам физики и скомкано упало в колючую траву. Быстро подскочил и навалился бодрый физкультурник в красных трусах, сильно не любивший педофилов и гомиков. Физкультурник заломил за спину правую руку Иннокентия, а потом с чувством ударил его в затылок. Ударил один раз резко и натренированно.

… Иннокентий очнулся в приемном отделении дежурной больницы, откуда его направили в психушку после недолгого лечения от сотрясения мозга.

А Вадик, ровно через семь лет, впервые с интересом рассматривал загорелое тело в пятнах свежей крови собственноручно заколотого ребенка, которого подстерег в рощице, за рекой. Ребенок оказался шестилетним сыном физкультурника. Папа с сыном пошли на рыбалку. Папа увлекся и не сразу заметил исчезновения сына, ушедшего за червячками.

Ноябрь 2009 года

© Геннадий Вексин,  2009

Опубликовано 15.12.2009 в рубрике Homo novus раздела Мир вокруг
Просмотры: 2249

Ссылка на изображение в анонсе: planeta.rambler.ru