Геннадий Вексин ♦ СОБИРАТЕЛЬ ФАКТОВ

Повесть

Когда спустились по крутой и прохладной Линнанкату и подошли к Замковому мосту, Эрик предложил не идти в парк, а отправиться на мыс Терва­ниеми. Понятно почему. На пляже в Терваниеми были девчонки. Пока ждали, ­когда пролет моста встанет на место, спорили, куда все-таки идти. Энни с Матти настроились на пикник в парке, Юргену было все равно, Эрик упорст­вовал.

«Мальчики, немедленно прекратите спор», — прервала перепалку Энни и твердо сказала, что их путь лежит в Монрепо, поскольку там романтика и тишина. И решение, принятое совместно накануне, нарушать не следует из-за эротических страданий одного члена их дружной группы.

В парк прошли не через готические ворота, а, как обычно, со стороны Пикируукки, преодолев препятствие в виде невысокой каменной ограды. Устроились на мыске, на теплых камнях у самой воды. В эту часть парка редко забредали отдыхающие и смотрители. Сразу разделись и полезли в воду. Потом все, кроме Матти, пили пиво.

«Удивляюсь тебе, Матти. Как можно отказаться от этого замечательного напитка настоящих мужчин? — Эрик повернул голову и с деланным укором посмотрел на Энни. — Дурное женское влияние».

«Какой же ты глупый, Эрик! И выводы твои глупые. Я же пью пиво. По-твоему, мне можно пить, а ему запрещено. Как я могу запретить Матти делать что-то? Дурак», — сказала Энни, не отворачивая лица от солнца.

Матти тогда сказал, что, мол, Эрик сделал правильный выбор и его место в кабине самолета, где невозможно будет слушать его трепотню из-за рева двигателей.

«Да, вот поступлю в летную школу, потом закончу Академию ВВС, стану капитаном и буду командовать истребительным подразделением „Фоккеров“,— расплылся в мечтательной улыбке Эрик, — стану знаменит, как Манфред фон Рихтгофен[8]. Все девушки мои будут».

«Эрик, твое место в театре. Язык у тебя подвешен, рожа не кривая. А если станешь киноактером, точно все девушки мира — твои», — Юрген-молчун наконец поддержал разговор.

«В актеры Матти надо идти, он у нас натура творческая, художественная. Красавец и танцор», — Эрик хлопнул Матти по спине, протрубил губами марш «Alte Kameraden»[9] и, прыгая с камня на камень, устремился к воде. С ходу нырнул в воду и быстро поплыл кролем к большому камню, выступающему из воды метра на полтора, взобрался на верхушку камня, раскинул в стороны руки, присел, сильно оттолкнулся и красиво вошел в воду. Юрген аккуратно поставил пивную бутылку в тень, медленно поднялся и пошел не спеша, обходя гладкие камни. Коснувшись воды кончиками пальцев, он обернулся, поскреб затылок и сказал: «А вы что? Идем купаться. Хорошо-то как!»

«Как говорит мой мудрый папа, вода и выпивка не совместимы», — Энни поправила волосы и приложила ладошку козырьком над прищуренными глазами.

«А что твой папа подразумевает под выпивкой?» — пошутил Юрген и сам расхохотался своей неожиданной шутке.

«А ты что сидишь мечтаешь? — Энни пристально посмотрела на Матти.— Иди купайся. Я не обижусь».

Пока они ныряли с камня, шумно плескались и плавали наперегонки, Энни постелила на плоском камне льняную салфетку с красными мордами львов по углам и красными крестиками по краю, достала из корзины хлеб, ветчину, сыр, стопку белоснежных салфеток и две бутылки пива для Эрика и Юргена, а для Матти — бутылочку содовой.

«О чем я подумал, друзья», — спешил поделиться осенившей его мыслью Юрген, проглатывая кусок ветчины и быстро запивая пивом.

«О чем же ты подумал?» — серьезно спросил Эрик.

«Нас четверо, как в фильме „Три товарища“, — с воодушевлением продолжил Юрген, не замечая насмешливой нотки в словах Эрика. — Помните? Отто, Готтфрид, Роберт и Пат. Здорово. Правда?»

Эрик с Матти расхохотались, а Энни спокойно спросила:

«Юрген, ты мне желаешь красивой смерти?»

«Не-ет, — удивленно протянул Юрген. — Нас четверо, и ты красивая, как Пат. И вы с Матти, это, дружите тоже».

«Ты болван, Юрген. — Эрик раскачивался от хохота. — А где наш „Карл“?»

«Какой Карл?» — растерялся Юрген.

«Автомобиль, болван. „Карл“ — гоночный автомобиль. „Карл“ — призрак шоссе».

«Да ну вас. Ничего вы не понимаете», — обиделся Юрген.

«Юрген, не обижайся на друзей. И спасибо за изящный комплимент. Только при чем здесь Матти, я не понимаю, — сказала Энни, кокетливо склонив ­голову. — Обожаю Роберта Тэйлора. Благородный красавчик».

«А ты действительно чем-то похожа на Маргарет Саллаван, — продолжил кинематографическую тему Эрик, вздохнул и серьезно произнес: — А я больше девушек люблю автомобили. Ну, или так же, как девушек. Видел в американском журнале за прошлый год „Buick Y-Job“. Самолет, а не автомобиль. Рядная восьмерка. Объем двигателя триста двадцать кубических дюймов. Мягкая крыша с сервоприводом. Автомобиль будущего».

«Будь у тебя такой автомобиль, все девушки были бы твои», — Юрген попытался взять реванш.

Но Эрика шутка не зацепила. Эрик развивал тему моторов и скоростей.

«Этот автомобиль способны оценить исключительно знатоки и ценители прекрасного. Не посвященным рекомендую „Cadillac-60 Special“. Отличная машина для свадебных путешествий. Просторный багажник. Проста в управлении. — Эрик поднял вверх указательный палец и посмотрел на Матти, потом на Энни. Повернулся к Юргену и продолжил: — Тебе, дружище, я настоятельно рекомендую приобрести „Plymouth-Westchester-Wagon“ или „Buick Century“, иначе этот роскошный автомобиль с деревянным кузовом называют „сарай“. Сгодится он в твоей будущей коммерческой деятельности для перевозки поросят из Саккола».

«Да что ты ко мне привязался», — Юрген вновь попытался обидеться, но вместо обиды неожиданно рассмеялся…

 

Август 39-го. Казалось, события на европейском континенте минуют их стороной. Они просто жили, слушали радио и читали газеты, наслаждались жаркими днями и теплыми вечерами, ходили на танцы в парке и в кинемато­граф, упивались велосипедными гонками, поцелуями и прикосновениями. Строили планы. Как говорил Георгий Константинович: «Человек предполагает, правители располагают, путь Неба побеждает». Вот и посмертный подарок старика, обруч всевидящий, существенно изменил жизнь Матти и скорректировал его планы на будущее. Обруч, открывающий новые возможности. Почему Георгий Константинович выбрал именно его, по скромному мнению Матти, совершенно обыкновенного финского юношу, а не кого-нибудь из русских, из того же Союза трудовой интеллигенции Выборгской губернии, Матти так до конца не осознал. Был старик необыкновенно образован, говорил на многих европейских и азиатских языках, был физически крепок и спортивен. Был одинок, но не беден, как многие русские эмигранты. Любил карточную игру и всегда выигрывал по-крупному. Был приветлив, общителен, помогал соотечественникам, но предпочитал одиночество. Он говорил: «Деньги найти легко. Хорошего человека найти трудно». И стал для Матти учителем и другом.

Матти вспомнил, как на холодном лице мертвого друга выступила полоска с легким голубоватым свечением. Мертвая ткань отвергала обруч. Вспомнил свой страх и дрожь в пальцах, когда он по завещанию Георгия Константино­вича снимал мягкий обруч с тяжелой головы покойного.

«Кто снимет обруч с моей головы и когда это случится?» — подумал Матти, когда его окликнул фенрик[10] Пекканнинен.

«Просыпайся, сынок. Пора, — сказал фенрик, бывалый солдат, воевавший на русско-германском фронте и участвовавший в боях гражданской войны. — Идем брать „языка“. Приказ комбата».

 

 

Новый год встретил один, а в начале февраля позвонила Анна и сказала, что собирается выходить замуж. Договорились встретиться для прощального ужина в ресторанчике у Пяти углов, куда они нередко заходили покушать вкусно, сытно и недорого. А «маргарита» там была, как утверждала Анна, самая вкусная в городе.

— Хорошо выглядишь. Кофточка красивая, — Ю. Б. старался скрыть ­волнение.

— А ты похудел. Кофе и сигареты тебя сгубят, — ответила Анна. — Сколько мы не виделись? Два месяца, кажется.

— Чуть больше. Тридцатого ноября, в годовщину начала «зимней войны» в тридцать девятом, ты меня бросила.

— Это я тебя бросила? — Анна повысила голос так, что маленькая официантка с нагруженным подносом споткнулась. — Это ты матросишь без штампа в паспорте. Устроился, трахарь безответственный. А я замуж хочу. Детей рожать хочу. Я его бросила. Свинья!

— Встретились и поговорили. — Ю. Б., сидевший спиной к залу, видел, какое впечатление производит на мужчин Анна. Было приятно. И грустно. Анна была хороша необыкновенно. Глаза сверкали, рыжеватые волосы отливали ­медью.

— Ладно. Все это в прошлом. Замуж выхожу, — сказала Анна, как на собрании в своем офисе. Коротко. Четко. Доступно для понимания.

— Ты меня осчастливила. Кто же избранник? — Ю. Б. опустил голову и стал изучать меню.

— Молодой, — Анна издевательски скорчила рожицу. — Иностранец. Не дурен собой. Богат, но не знаменит.

— Неужто француз? — оживленно спросил Ю. Б.

— Без сарказма, пожалуйста. Не француз, но финн.

— Вот счастье подвалило. Сбылась мечта, пардон, идиотки — домик ­в Финляндии. Рад. Искренне рад за тебя. Ты это заслужила, как часто говорят в американских мелодрамах.

— Ну, хватит издеваться. Давай не ссориться, пожалуйста. В конце концов, могла и не звонить.

Анна помолчала, в глазах сверкнули веселые огоньки, она повертела пальцами фирменный спичечный коробок, примяла его и сказала:

— Обещай, что не будешь смеяться.

— После расставания с тобой мне не до смеха. Может быть, может быть, лет этак через -дцать, я улыбнусь перед кончиной, вспоминая твои ласковые ручки, ножки и все остальные прелести.

— Не юродствуй, а то уйду. Обещаешь или нет?

— Обещать не могу, но постараюсь. — Ю. Б. приложил правую руку ­к ­груди.

— Тебе ведь нравится моя фамилия? — загадочно улыбнувшись, спро­сила Анна.

— Ну да. Фамилия загадочная, но звучит красиво. И тебе подходит. Анна Тарттума. Благородно. Правда, меня всегда смущали две «т» в середине.

Анна неожиданно громко рассмеялась, прикрывая ротик ладошками и склоняясь к самому столу.

— Вот дурак, фамилия мне подходит, — сквозь смех пыталась говорить Анна. — А знаешь, что это значит по-фински?

— Нет, — искренне сознался Ю. Б.

Анна продолжала смеяться, привлекая всеобщее внимание. Бармен за стойкой даже приоткрыл рот. А приветливый метрдотель стал еще приветливее. Серьезный мужчина, сидящий за третьим столиком за спиной Ю. Б., отвлекся от вкусных ребрышек и с интересом уставился на Анну, забыв стереть салфеткой кусочек мяса над верхней губой. Его партнерша по еде обернулась и смерила Анну взглядом соперницы. Но все же улыбнулась ровными зубами.

— Тарттума по-фински, — смеялась Анна, — Тарттума по-фински значит «инфекция». Представляешь, Анна Инфекция.

Ю. Б. только хмыкнул и предложил:

— Так ты возьмешь фамилию мужа, как водится. В чем проблема?

— А проблема в том, — Анну продолжало трясти от смеха, — проблема в том… Боже мой, не могу. Проблема в том, что фамилия мужа Хуйвилайнен[11]. Представляешь, как я с такой фамилией в Россию приеду. Анна Хуйвиляйся. Ну прямо бля с кисточкой.

Теперь уже смеялись вдвоем.

— Представляешь, парочка, — не унималась Анна, — Анна Инфекция и Пекка Хуйвиляйся?

— Да, кожно-венерический диспансер какой-то. И что с детьми будет от такого сочетания?

— Ой, не знаю. Не знаю, — Анна при упоминании о детях начала успокаиваться. — Ты обещал не смеяться. Нарушил слово. Будешь наказан.

Будто и не расставались. Ю. Б. протянул руку и легонько сжал ладошку Анны, лаская ее запястье большим пальцем. Она не высвободила руку. Напротив, развернула свою ладонь и сильно сдавила ладонь Ю. Б., внимательно всматриваясь в его глаза.

Ю. Б. смотрел на радужную оболочку глаз Анны, пытаясь проникнуть внутрь черного пульсирующего отверстия, сужающегося и расширяющегося, как будто Анна держала в голове две цифры, большую и маленькую, и не могла выбрать. Красивые глаза. Решительность и грусть. Немного ожидания. Чуть-чуть смущения. А боковое зрение Ю. Б. фиксировало красные стринги над низко спущенными джинсами круглой попки молоденькой блондинки за соседним столом.

Анна вдруг скосила глаза в сторону красной попки и спросила:

— Нравится задок? Не легковат?

— Давай лучше поедим, — ответил Ю. Б. и обернулся к подоспевшей официантке, тактично выбравшей точное время подхода.

Ужин прошел за расспросами и рассказами. Где познакомились, как выглядит и сколько лет, как сильно любит и где будут жить, реакция подруг и близких родственников. Как с личной жизнью и творческим процессом. Ю. Б. смешил Анну короткими историями, насыщенными деталями и яркими подробностями, подмеченными глазом-обручем. Короткометражные фильмы, как называл их про себя Ю. Б., хранящий в памяти фильмотеку городских комедий.

Вечер закончился в кровати Анны. Потом Анна, откинув легкое одеяло с груди и бросив руки вдоль тела, сказала:

— Какие мы, бабы, дуры. Зарекалась, зарекалась и опять с тобой в постели кувыркаюсь. А у меня жених. Я, между прочим, с ним не спала. Так влюблен, что готов ждать до послесвадьбы. Вот так. Бедный мальчик.

— Ты же говорила, что он богат, — Ю. Б. повернулся на бок, прижавшись к разгоряченному телу Анны, подложил ладонь под голову, провел пальцами по ее волосам, теплой щеке, прикоснулся губами к аккуратной мочке уха ­и шепнул:

— Ты не представляешь, как я скучал. Второй раз в жизни. Наверное, в последний.

Анна отстранилась и сказала с горечью в голосе:

— Не надо так. Жестоко. Что ты скажешь утром? Сбежишь в свою келью. А мне мучиться снова. Кака-а-а-я я ду-у-ра!

Ю. Б. крепко обнял Анну и неожиданно для себя решительно сказал:

— Давай поженимся.

Анна скептически улыбнулась и только произнесла:

— Театр драмы и комедии. Сколько вам лет, господин? — и после короткой паузы, повернув голову и заглядывая в глаза Ю. Б.: — По крайней мере, фамилия у тебя не позорная.

Утром Анна была предупредительна и непривычно молчалива. Наливала кофе, готовила бутерброды. Она вопросительно поглядывала на Ю. Б., но вопросов не задавала. Молча поставила на стол пепельницу. Ю. Б. же осознавал, что вступил в новую фазу жизни. Ведь такими предложениями — «давай поженимся» — в сорок пять лет, почти сорок шесть не бросаются. Тем более что подруга в предбрачном состоянии с иностранцем. Партия для нее хорошая. ­Финляндец, по всей видимости, человек надежный и основательный. Наследник капиталов и земель. Подходящий возраст для женитьбы — тридцать два года. Семьянином будет, что надо. Анна для него — мечта несбыточная. Красавица и умница. Не бесприданница. Пойди найди такую в Стране озер.

Ю. Б. взял Анну за руку, притянул к себе, посадил на колени и сказал:

— А ведь я серьезно.

Анна прижала круглую голову Ю. Б. к груди, прикоснулась губами к его макушке и чуткими кончиками пальцев провела по его седеющему затылку, шее, погладила под мочкой уха:

— Если бы ты сказал это месяц назад… я благодарна тебе, пожалуй, ­понимаю, о чем ты думаешь, но…  Как ты сам говоришь, к прошлому не возвращаются.

— А мы все еще в настоящем.

— Я скучала и много думала о тебе, о нас с тобой. А тут — влюбленный Пекка. Он хороший человек.

— А я — плохой?

— Нет. Ты не плохой. Но для тебя же будет лучше остаться свободным, не связанным обязательствами. Сейчас в тебе говорят чувства, пройдет время — будешь сожалеть. Мне было хорошо с тобой, тебе — со мной до тех пор, пока я не захотела видеть в тебе не любовника, а мужа… Горбатого могила ­исправит.

— Зачем же ты позвонила?

— Не знаю. Хотелось тебя увидеть в последний раз. Уезжаю на следующей неделе.

Ю. Б. впервые в жизни почувствовал неотвратимость надвигающегося одиночества, не того спокойного и безмятежного одиночества, которое он ценил и берег, а одиночества тоскливого и безнадежного. Действительно новая фаза жизни. Анне же он сказал:

— Что ж, баба с возу — мужику легче. No woman, no cry.

— Шутник, — тихо сказала Анна и поцеловала его в губы в последний раз.

Опустив голову, Ю. Б. шел через февральское грязное месиво к своему зеленому, давно немытому «Хантеру» и смотрел затылочным зрением на окна Анны. Она стояла у окна, приложив ладошку к стеклу, как стоят пассажирки поездов дальнего следования. Он обернулся и помахал, Анна ответила.

[8] Манфред фон Рихтгофен (1890–1918) – легендарный немецкий летчик, известен по прозвищу Красный Барон, сбивший восемьдесят самолетов противника.

[9] Старые друзья (нем.).

[10] Низший офицерский чин.

[11] Финские фамилии образуются от значимых слов, huivi — платок.

© Геннадий Вексин, 2009

Предыдущая | Страница 6 из 7 | Следующая